Со срочной службы
я демобилизовался в 1971 году и поступил в Еврейский университет в Иерусалиме,
на факультет экономики и управления бизнесом. Устроился на работу в компанию EAPC – Eilat Ashkelon Pipeline, обеспечивающую наземную транспортировку
нефти-сырца от Красного до Средиземного моря. Вкалывал день и ночь, брал
сверхурочные, чтобы заработать денег на оплату учебы в университете.
К окончанию
второго курса в июне 1973 года я начал работать в отделе инвестиций банка
Апоалим. То было дивное время: совсем недавно я познакомился с красавицей Фейдад,
мы встречались, от любви я был на десятом небе.
6 октября 1973
года наши соседи и друзья из района Гиват Цион с раннего утра собрались в синагоге,
которую в 1956 году основал мой отец Меир Вакнин: суббота, Судный день.
В половине
второго тишину нарушил шум мотора и скрип тормозов. Из автомобиля выскочили связные.
«Есть ли здесь Бени Вакнин, Моше Коэн и Михаэль Шарвит?»
«Вакнин и Коэн
здесь, Шарвит (сын главного раввина Ашкелона – Б.В.) молится в другой синагоге,
а что?»
«Война, вы должны
срочно явиться на призывной пункт».
Не помня себя, мы
с Моше выскочили на улицу, сели в тендер и поехали в школу «Иехезкель», на
сборный пункт. Как воины-резервисты, мы были приписаны к 600-му полку, а
Михаэль Шарвит - к 500-му. Оба полка входили в состав бригады, которой
командовал Арик Шарон. Заместителем Шарона был генерал Джеки Эвен – наш,
ашкелонский.
На призывном
пункте собрались воины-резервисты, полно знакомых. Нам с Моше велели немедленно выехать на армейскую базу «Сдэ
Тейман» в Негеве. Коэн был стрелком танка, а я наводчиком минометов, которые перевозили
на приземистых гусеничных грузовичках (сегодня
трудно назвать эти «динозавры» бронетранспортерами). С детства у меня были
наклонности к математике – я умел вмиг точно рассчитать траекторию полета
снаряда и еще во время срочной службы стал командиром расчета стрелков пехотной
бригады «Голани».
Нашему батальону отдали
приказ как можно скорее добраться до Суэцкого канала, но платформ для перевозки
танков и бронетранспортеров не было. «Ситуация на фронте очень тяжелая, очень»,
- шепнул один из офицеров. В отличие от нас, ему уже было известно, что
укрепления ЦАХАЛа в северной части линии Бар-Лева пали.
Несколько часов
подряд мы загружали танки и броневики снарядами и минами. Всех нас одолевала
одна и ты же мысль: если бы нас вызвали на призывной пункт хотя бы на день
раньше – можно было бы успеть гораздо больше, но… Чтобы взять реванш за
поражение в Шестидневной войне, враг серьезно подготовился на юге и на Голанах:
удар был нанесен внезапно, в Судный день, когда жизнь в стране замерла.
Провозившись до
ночи с боеприпасами, мы потеряли драгоценное время. К тому же до исхода Судного
дня никто из нас даже глотка воды не сделал.
Лишь на рассвете следующего
дня на танках и гусеничных грузовиках мы добрались до места назначения на Синае
– и тут же нам отдали приказ: «В бой!».
В первом же бою
мы оказались плечо к плечу с молоденькими солдатами срочной службы и не столько
поняли, сколько почувствовали безошибочным чутьем воинов, участвовавших в
десятках рискованных операций: плохи
наши дела, молодые бойцы растеряны, многие деморализованы.
Полком командовал
ашкелонец генерал Менаше Тувья Равид. В первые несколько часов десятки солдат и
офицеров были убиты, другие получили тяжелейшие ранения. Эвакуация раненых пробуксовывала:
на всех шоссе, ведущих на юг, образовались страшные заторы.
В короткие
перерывы между боями мы с Моше Коэном бросались искать друг друга.
«Жив?»
«Слава Богу, держись!
Увидимся».
На пару секунд мы
застывали в обнимку - и мчались каждый на свою позицию (мне было двадцать два с
половиной года).
15 октября началась
решающая битва у «Китайской фермы». Никто из нас не предполагал, что мы
окажемся в западне и попадем в огненный ад. Враг отразил нашу атаку шквальным
огнем: со всех сторон и во всех направлениях египтяне стреляли из пулеметов,
минометов, танков и советских ракетных установок. У нас на глазах падали,
сраженные наповал, товарищи, но никто не мог ни на секунду бросить миномет,
пулемет или автомат и прекратить стрелять, чтобы оттащить раненых и тела убитых
с поля боя. Мы были бегущими мишенями в
тире: зазевался – убит.
Лишь 16-го числа нашим
подразделениям удалось прорвать стык между 2-й и 3-й египетскими армиями и
переправить танки на противоположную сторону Суэцкого канала, но ценой каких
потерь… Мой друг Моше Коэн уничтожил 10 танков и погиб. Был убит и Михаэль Шарвит
– его тело удалось доставить в Израиль спустя месяц после окончания войны, а
останки Моше (благословенна память обоих) – лишь через полгода.
Я проводил в
последний путь только Моше Коэна: он был похоронен с воинскими почестями на
Масличной горе в Иерусалиме, а на похороны Михаэля Шарвита не попал, и вот
почему: наш взвод (то, что от него осталось) пробыл на Суэце до апреля 1974
года.
В последние годы
– в угоду идеологии постсионизма, разрушительной для морали нации, – о бойцах, прошедших огненный ад у «Китайской
фермы», говорят, что мы якобы пережили жуткую психологическую травму. Но тогда,
в первой половине 1974 года, нами владело совершенно иное чувство: да, мы
прошли огонь, воду и медные трубы. Потерять в бою близкого друга – это все
равно что лишиться сердца или обеих рук. Именно поэтому впредь никогда, ни при
каких обстоятельствах ЦАХАЛ не допустит повторения ошибок, результатом которых
стала бойня у «Китайской фермы». За гибель товарищей, не вернувшихся из огненного
ада на Синае, мы отомстили в Первую ливанскую…
Явившись по
возвращении из Африки (так мы называли свой укрепленный пункт на Суэце) в
университет, я обнаружил, что некоторые места, на которых обычно сидели в
аудитории мои товарищи-студенты, пусты: Война Судного дня была самой тяжелой в
истории нашего государства, ЦАХАЛ понес беспрецедентные потери…
Среди моих
преподавателей была профессор Габриэла Шалев (впоследствии она служила послом
Израиля в ООН), читала нам договорное право. Прихожу на ее лекцию и чувствую:
что-то не так. В перерыве сокурсники рассказали: муж Габриэлы – армейский
командир Узи Шалев погиб.
Комментариев нет:
Отправить комментарий